Предисловие |
3.
ИЗЪ ЧЕТВЕРТОЙ ПЕСНИ.
Ничто съ Эдемомъ не могло сравниться
И всё красой далёко отстояло
Отъ сада ассирiйскаго, где врагъ
Обозревалъ кругомъ базъ наслажденья
Все роды наслажденiй и все роды
Живыхъ существъ, для взора странно-новыхъ.
Межь ними два, съ осанкой благородной,
Съ богоподобно-возвышоннымъ станомъ.
Единой ризой чистоты одеты,
Казались, въ ихъ величьи обнажонномъ,
Достойными владыками всего.
Во взорахъ ихъ сiялъ и отражался
Всеславнаго Создателя ихъ образъ
И истина, и разумъ, и святая,
Покорная любовь детей къ отцу --
Покорная, но вольная -- что людямъ
Могущество одно лишь придаетъ.
Однако та чета была неравной,
Онъ созданъ былъ на мощь и созерцанье,
Она -- на чары нежныя и прелесть;
Онъ созданъ былъ единственно для Бога,
Она -- для Бога, въ образе его.
Его чело высокое и взоры
Являли власть верховную, а кудри,
Темнее гiацинта, низпадали
Съ пробора вровень съ мощными плечами.
У ней, до самыхъ легко-стройныхъ чреслъ,
Покровомъ пали золотыя пряди
Волосъ волнистыхъ, сладострастно-мягкихъ,
Какъ завитокъ весеннiй винограда.
Зависимость они обозначали,
Но обоюдно-признанную впрочемъ,
Зависимость, къ которой власть и сила
Темъ легче и нежнее относились,
Чемъ более встречали и отпора,
И гордости въ уклончивости скрытной...
И не было таинственно сокрыто
Ни что, затемъ-что не было стыда.
Безчестное исчадiе греха,
Прикрытое личиной ложной чести,
Ты возмутилъ весь родъ людской и изгналъ
Изъ благозданной жизни человека
И простоту, и светлую невинность!
И такъ они нагими пребывали
Передъ очами ангеловъ и Бога,
Затемъ-что зла ещё не испытали.
Рука съ рукой гуляла по Эдему
Младая, несравненная чета.
Подобной ей потомъ не съединяла
Любовь въ своихъ объятiяхъ! Адамъ --
Красивейвый изъ всехъ послерождённыхъ
Его сыновъ, и образецъ красы
Межь дочерей земли прелестныхъ -- Ева.
Подъ кущею тенистою деревьевъ,
Дышавшею прохладой, на лужайке,
Близь свежаго источника, они
Возсели рядомъ. Ихъ подённый трудъ
Средь вертограда райскаго нуждался
И самый отдыхъ делалъ имъ покойней,
Потребность въ пище лёгкой возбуждая
И жажду. Здесь супруговъ ожидала
Вечерняя трапеза изъ плодовъ,
Но изъ плодовъ, въ которыхъ чистый нектаръ
Повсюду сами ветви подносили.
Приветливо склоняясь надъ четою
И надъ пушистымъ берегомъ потока.
Узорчато-закованнымъ въ цветы.
Плодъ сладкiй, вместе съ кожицей душистой,
Они вкушали, утоляя жажду
Струёй кристальной полнаго потока.
И не было за трапезой супружней
Ни въ нежныхъ разговорахъ недостатка,
Ни въ ласково-осмеленныхъ улыбкахъ,
Ни въ шалостяхъ ребяческихъ, присущихъ
Чете, спряжонной узами любви
И одинокой. Окрестъ ихъ резвяся,
Играли все животныя земныя,
Все звери, что впоследствiи сокрылись
Припавъ къ земле, катался левъ и въ лапахъ
Козлёнка песталъ; прыгали кругомъ
Медведи, тигры, барсы и пантеры;
Слонъ неуклюжiй тешилъ ихъ, стараясь
Сгибать искусный хоботъ свой, и рядомъ,
Сплетая въ узелъ гордiевъ все кольца,
Змiй вкрадчивый и хитрый извивался
И проявлялъ въ движенiяхъ коварство,
Котораго ещё не опасались.
Другiя же животныя, насытясь
Обильной нищей, на траве лежали,
Или жевали жвачку, ибо солнце
Съ наклоннаго ристалища спешило
Спуститься въ море, къ дальнимъ островамъ,
И воздымалъ весовъ небесныхъ чашу
Со звездами привратникъ неба, вечеръ.
Тугъ Сатана, всё время пребывавшiй
Въ безмолвномъ созерцаньи, напоследокъ
Обрелъ давно-затихнувшее слово --
И молвилъ, опечаленный: "О, адъ!
На верхъ блаженства нашего, со славой,
Вознесены иныя существа,
Быть-можетъ, земнородныя, не духи,
Но близкiя во всёмъ къ духамъ небеснымъ.
Гляжу на нихъ я съ жаднымъ изумленьемъ --
И могъ бы полюбить ихъ: такъ подобенъ
Въ нихъ божiй образъ, и такую прелесть
Создателя десница въ нихъ вложила.
О, милая чета! ты и не знаешь,
Какъ отъ тебя превратный жребiй близокъ,
Какъ скоро радость заменится горемъ,
Темъ большимь горемъ, чемъ полнее радость!
Вы счастливы, но счастье ваше мало
Охранено, и вашъ высокiй рай
И ваше небо также очень мало
Защищены передъ такимъ врагомъ,
Какой теперь къ вамъ входитъ... но врагомъ
Не вашимъ... Нетъ! я чувствую къ вамъ жалость,
Безжалостный; ищу союза съ вами,
Взаимной дружбы, искренной и тесной,
Иль съ вами мне, иль вамъ со мной. Быть-можетъ,
Моя обитель васъ и не пленитъ,
Какъ этотъ рай прелестный -- что же делать?
Она - созданье вашего Творца;
Онъ самъ ей мне даровалъ въ наследье --
И я делюсь охотно съ нами. Адъ
Свои врата широкiя разверзнетъ
И вышлетъ вамъ владыкъ своихъ на встречу.
Для вашихъ многочисленныхъ потомковъ
Простора будетъ много тамъ -- не такъ,
Какъ въ этомъ ограниченномъ пространстве --
И если лучше места не нашлося,
Благодарите искренно Того,
Кто за свои обиды вынуждаетъ
Мстить даже но обидевшимъ меня.
Но пусть бы и невинностiю вашёй
Подвигнутъ былъ, какъ и теперь, на жалость,
Общественное благо, честь, стремленье
Къ владычеству надъ этимъ новымъ мiромъ
И жажда мести мне повелеваютъ
Хоть и проклятый -- я бы содрогнулся."
Такъ общiй врагъ и въ оправданье
Своихъ проступковъ демонскихъ привёлъ
Необходимость -- доводъ всехъ тирановъ.
Онъ кончилъ речь. Три раза изменило
Ему лицо; три раза побледнело
Отъ зависти, отчаянья и гнева,
И каждому внимательному оку
Могло бъ открыть коварную личину,
Затемъ, что духи света не-причастны
Волненью необузданныхъ страстей.
Заметилъ онъ своё смущенье скоро,
Сменилъ его спокойствiемъ наружнымъ,
И -- лжи отецъ -- дитя сноё онъ первый,
Объ первый внёсъ въ святыя сени рая,
Прикрывши ею месть и вероломство.
Но не возмогъ коварный обмануть
Всевидящаго ока Урiила.
За немъ следилъ архангелъ вещимъ взоромъ
И, на вершинахъ ассирiйскихъ горъ,
Несродное блаженнымъ: и прiёмы,
И гордую походку, ибо онъ
Считалъ себя незримо-одинокимъ.
Стремился онъ и близился къ пределамъ
Эдема, где роскошный вертоградъ
Увенчивалъ зелёною оградой,
Какъ-бы плетнёмъ, возвышенную плоскость
На дикой круче. По бокамъ спускались
Леса густыми, тёмными кудрями,
Входъ воспрещая; а изъ самой гущи
Вздымались, тени длинныя бросая,
И кедръ, и ель съ развесистою пальмой.
Всё выше: тень лилася выше тени;
Уступами -- лесной амфитеатръ.
Но выше ихъ верхушекъ поднялося
Зелёное забрало вертограда.
Съ него гляделъ нашъ праотецъ далёко
На все свои окружныя владенья.
Ещё повыше, рядомъ полукруглымъ.
Неслися вверхъ маститыя деревья,
Въ нихъ золото сливалося съ эмалью;
На нихъ и солнце радостней играло
Своимъ лучё. чъ, чемъ на вечернихъ тучкахъ
Или на влажной радуге, когда
Господь дождями орошаетъ землю.
Былъ чудный видъ. И свежею струёю
Въ грудь Сатаны вливался чистый воздуха,
И веялъ онъ весною и весельемъ,
И могъ-бы онъ развеять все печали,
Когда бъ души отчаянье не жгло.
И вотъ, стрясая съ крыльевъ ароматы,
Летятъ зефиры нежныя и шепчутъ --
Где взяли благовонную добычу.
По такъ ли, Мысъ Надежды обогнувши.
Стремятся мореходы къ Мозамбику,
И вдругъ нордъ-остъ внезапно къ нимъ доносить,
Отъ самыхъ Савскихъ пряныхъ береговъ,
Весь ароматъ Аравiи-Счастливой --
И замедляютъ плаванье они,
Чтобы до дна исчерпать благовонья,
Суровыя морщины океана?
Такъ усладилъ всеобщаго врага
Эдемскiй воздухъ благорастворённый!
Но не былъ такъ прiятенъ рыбiй дымъ
Влюблённому въ жену Товита-сына
И изгнанному силой Асмодею,
Когда бежалъ онъ изъ страны Мидiйской
И скованъ былъ въ Египте Божьимъ гневомъ.
Подошвы этой крутизны пустынной
Достигъ стопою тихой Сатана
Задумчиво; но далее не могъ онъ
Найдти прохода: "частые подростки
Кустарниковъ росли сплошной стеною,
Загорожая путь и человеку,
И зверю. Былъ одинъ лишь входъ съ востока;
Но пренебрёгъ имъ архи-возмутитель:
Презрительнымъ прыжкомъ онъ перенёсся
Чрезъ самую высокую ограду
И на ноги въ Эдеме сталъ.
Какъ волкъ
И, подсмотревъ, где пастыри подъ вечеръ
Замкнули стадо, загородку хлева
Свободно перескакиваетъ, или,
Какъ дерзкiй тать, задумавшiй похитить
Скоплённую казну у гражданина,
Хранимую запорными дверями,
Влезаетъ въ домъ сквозь кровлю, илъ въ окошко,
Такъ въ Божье стадо вкрался тать первейшiй.
Такъ после въ Церковь вкрались нечестивцы!
И вотъ, взлетевши, онъ на Древо Жизни
Срединное и высшее надъ всеми,
Селъ въ виде ворона; но не объ жизни --
О смерти всехъ живущихъ онъ подумалъ:
Не вникъ онъ въ свойство Древа-жизнедавца,
Дарившаго безсмертiемъ, а только
Избралъ его возвышенною точкой.
Такъ всякое дыханье -- кроме Бога --
Не знаетъ часто истаго добра
И -- благосотворённое -- стремится
Себе но вредъ и въ гибель обратить.
И видитъ все сокровища природы,
Въ пространстве тесномъ собранныя въ купе
Для услажденья чувства человека,
Иль, лучше, видитъ небо на земле:
Затемъ, что рай блаженный былъ -- отъ Бога
Восточно - насаждённый вертоградъ.
Съ востока цвелъ онъ впрямь отъ Арарата
До башень присно-славной Селевкiи,
Воздвигнутыхъ владыками Эллады;
Тамъ древле обитали, въ Фелассаре,
Сыны Эдема. Въ сей благословенной
Стране Господь возвёлъ Своей десницей
Стократъ - благословенный вертоградъ.
Онъ восхотелъ -- и -- по Его веленью --
Произросли изъ плодоносной почвы
Все злаки и деревья -- обольщенье
Для зренья, обонянiя и вкуса.
Всехъ выше ихъ возникло Древо Жизни
Цвечённое пахучими плодами
Растительнаго золота; по съ жизнью
Познанiя Добра и Зла, то Древо,
Которому такъ много заплатили
Все люди за познанiе добра,
Познавши зло. На полдень протекала
Черезъ Эдемъ широкая река,
Не изменяя своего теченья,
И межь листвы кудрявой крутояра
Стремилася въ неведомою бездну.
Тотъ крутояръ Господь кругомъ разбросилъ,
Какъ образецъ, где вылилъ Онъ Эдемъ.
А токъ воды, по скважинамъ, поведалъ
Все жаждущiя силы земляныя
И брызнулъ вверхъ жемчужнымъ водометомъ --
И рай несчётно оросилъ ручьями.
Потомъ, струи собравши во-едино,
Внизъ ринулся широкимъ водопадомъ
Но на четыре ветви раздробился
Передъ впаденьемъ въ море, и промчался
Но славнымъ царствамъ и странамъ далёкимъ --
Предисловие |