ЦИКЛОП
ФЕОКРИТОВА ИДИЛЛИЯ, ПРИНОРОВЛЕННАЯ К НАШИМ НРАВАМ
Предисловие
Переводчик эклог Виргилиевых и идиллий Феокритовых, в Москве напечатанных, страдания от любви Феокритова Циклопа так описывает:
И прибавляет: «от горести вянет лицо и кудри не вьются». Стих сей, незнакомый Феокриту, знаком каждому русскому, он из песни. Не знаю, кто как другой, а я думаю, что переводчику хотелось Циклопа сицилийского сделать московским. Эта благородная смелость мне очень полюбилась, я, подражая московскому переводчику, отложил старинные предрассудки, что в переводе древних должно рабски сохранять физиономию и характер,— оставил такое мнение писателям малодушным, пустился по следам московского переводчика и, смею сказать, был счастливее его. Мой Циклоп есть житель петербургский: физиономия его моим читателям должна быть знакома. Об достоинстве перевода, об стихах моих ни слова. Хвалить самому себя в предисловии, писанном от имени издателя, оставляю Делилю и гр. Хвостову.
Хотя, впрочем, для такого предисловия и толь низких похвал и предлагал мне свои услуги некто г. Батюшков, но я очень рад, что предисловие его ко времени издания труда моего не готово, или в самом деле от неумения написать его достойно, как он сам сознавался, или от зависти к новым успехам музы моей. Желаю ему от зависти лопнуть, а читателю веселиться.
Ах, тошно, о Батюшков, жить на свете влюбленным!
Микстуры, тинктуры врачей — ничто не поможет;
Одно утешенье в любви нам — песни и музы;
Утешно в окошко глядеть и песни мурлыкать!
Ты сам, о мой друг, давно знаком с сей утехой;
Ты бросил давно лекарей и к музам прибегнул.
К ним, к ним прибегал Полифем, циклоп стародавний,
Как сделался болен любовью к младой Галатее.
Был молод и весел циклоп, и вдруг захирел он:
И мрачен, и бледен, и худ, бороды он не бреет,
На кудри бумажек не ставит, волос не помадит;
Забыл, горемычный, и церковь, к обедне не ходит.
По целым неделям сидит в неметеной квартире,
Сидит и в окошко глядит на народ православный;
Но стало полегче на сердце, как к музам прибегнул.
Вот раз, у окошка присев и на улицу смотря,
И ко́ рту приставив ладонь, затянул он унывно
На голос раскатистый «Чем я тебя огорчила?»:
«Ах, чем огорчил я тебя, прекрасная нимфа?
О ты, что барашков нежней, резвее козленков,
Белее и слаще млека́, но горше полыни!..
Ты ходишь у окон моих, а ко мне не заглянешь;
Лишь зазришь меня, и бежишь, как теленок от волка.
Когда на гостином дворе покупала ты веер,
Тебя я узрел, побледнел, полюбил, о богиня!
С тех пор я не ем и не сплю я, а ты и не тужишь;
Мне плач, тебе смех!.. Но я знаю, сударыня, знаю,
Что не́мил тебе мой наморщенный лоб одноглазый.
Но кто же богаче меня? Пью всякий день кофе,
Табак я с алоем курю, ем щи не пустые;
Квартира моя, погляди ты, как полная чаша!
Есть кошка и моська, часы боевые с кукушкой,
Хотя поизломанный стол, но красного древа,
И зеркало, рот хоть кривит, но зато в три аршина.
А кто на волынке, как я, припевая, играет?
Тебя, мой ангел, пою на заре с петухами!
Приди, Галатея, тебя угощу я на славу!
На Красный Кабак на лихом мы поедем есть вафли́·,
Ты станешь там в хоре плясать невинных пастушек;
Я, трубку куря, на ваш хор погляжу с пастухами
Иль с ними и сам я вступлю в состязанье на дудках,
А ты победителя будешь увенчивать вафлей!
Но если, о нимфа, тебе моя рожа противна,
Приди и, в печке моей схватив головешку,
Ты выжги, злодейка, мой глаз, как сердце мне выжгла!..
О циклоп, циклоп, куда твой рассудок девался?
Опомнись, умойся, надень хоть сюртук, и завейся,
И, выйдя на Невский проспект, пройдись по бульвару,
Три раза кругом обернися и дунь против ветра,
И имя навеки забудешь суровой пастушки.
Сей верный рецепт от любви для всех земнородных».
Так пел горемычный циклоп; и, встав, приоделся,
И, выйдя на Невский проспект; по бульвару прошелся,
Три раза кругом обернулся и на́ ветер дунул,
Себя от любви исцелять рецептом циклопа.
Примечания
Датировано автором 1813 годом. Опубликовано в кн. П. Тиханова «Н. И. Гнедич». СПб., 1884, стр. 21—23. В издание вводится впервые с предисловием, не публиковавшимся (автограф в Пушкинском Доме Акад. наук СССР. Рукописи, отд., ф. 265, оп. 2, № 691). Пародия на одноименную идиллию Феокрита. Является автобиографической шуткой (Циклоп — чудовищный гигант с одним глазом посредине лба (античн. миф.). Гнедич уподобляет себя циклопу, так как лишен одного глаза). Пародия и предисловие к ней направлены против тех переводчиков античной поэзии, которые считали возможным передавать греческие гекзаметры русским песенным размером. В частности, Гнедич здесь полемизирует с А. Мерзляковым, который переводил идиллии Феокрита и Вергилия размером и в стиле русской песни. Книге Мерзлякова предпослано было в 1807 году предисловие, которое и высмеяно в предисловии к «Циклопу».
— цитата из идиллии «Циклоп» Феокрита в переводе Мерзлякова.
Стих сей, незнакомый Феокриту, знаком каждому русскому.— Повидимому, Гнедич имел в виду тему многих русских песен, например «Коли будет совет да любовь», где есть слова:
(См. различные варианты этой же темы в сб. А. И. Соболевского «Великорусские народные песни», т. IV, №№ 71, 72, 73, 490).
и т. д.— здесь, повидимому, речь идет о предисловии Делиля к переводу «Георгик» Вергилия, где Делиль расхваливает собственные приемы перевода.
К ним, к ним прибегал Полифем, циклоп стародавний — в идиллии Феокрита влюбленный в Галатею циклоп поет любовную песнь (тем самым прибегнув к музам, покровительницам искусств).
Сидит и в окошко глядит — пародия на соответствующую ситуацию в идиллии: Полифем сидит на морском берегу, на скале и выслеживает прячущуюся Галатею.
На голос раскатистый «Чем я тебя огорчила?»
На Красный Кабак на лихом мы поедем есть вафли — трактир на окраине Петербурга (на Петергофском шоссе), где были цыганские хоры и прочие увеселения.